Чак и Биззи вскочили и помогли пожилой женщине встать.

– Мы по пути нарвем букет для ма и па, – сказала Биззи.

Узкая тропа была каменистой и поросла травой, и идти было нелегко. Бабушка опиралась на палку, которую Чак вырезал для нее в роще юных кленов, нуждавшейся в прореживании. Чак шел первым и притормаживал, когда видел, что Биззи с бабушкой отстают. Букет полевых цветов в руках у Биззи делался все больше, потому что девочка останавливалась всякий раз, как только замечала, что бабушка запыхалась.

– Чак, бабушка, посмотрите туда! Еще три ариземы!

Чак достал наконечник стрелы и пошел к молодой елочке, вокруг которой обвился паслен и сдавил ее, словно боа-констриктор.

– Мама с год назад отправляла нас выпалывать паслен, и вот же ж, опять вылез. Если его не срезать, он убьет деревце. Вы идите, я вас догоню.

– Хочешь мой нож? – предложила Биззи.

– Нет. У меня наконечник стрелы острый.

Несколько мгновений Чак смотрел вслед сестре и бабушке, когда те медленно двинулись дальше. Он принюхался к витающему в воздухе аромату. Хотя яблони уже отцвели, розовые и белые лепестки все еще лежали на земле. Запах лилий мешался с ароматом чубушника. Пускай тут слышны грузовики с дороги и видны самолеты в небе, хоть запах их сюда не доносится.

Чак не любил ни грузовики, ни самолеты. Все они выбрасывали газы, притупляя запахи солнечного света, дождя, растущей зелени, а Чак «видел» носом куда больше, чем глазами. Он с легкостью мог не глядя узнать родителей, бабушку, сестру. Он и о людях судил в основном по запаху.

– Я ничего не чувствую, – сказал отец, когда Чак морщил нос после ухода клиента.

– Он пахнет ненадежностью, – спокойно сказал Чак.

Отец удивленно рассмеялся:

– Он и правда ненадежный. Он столько мне должен за свою дорогую одежду, что я уже не могу себе позволить эти долги.

Срезав паслен, Чак прислонился к шершавой коре и вдохнул смолистый запах. Он видел в отдалении бабушку и Биззи. Пожилая женщина даже издалека пахла для него морем, до которого отсюда было миль пятьдесят, если не больше, но, возможно, это к ней пристал запах еще более далекого моря.

– И еще ты пахнешь зеленью, – как-то сказал он ей.

– А это потому, что я приехала с далекого зеленого острова, и его запах всегда будет со мной.

– А каким цветом пахну я? Какого цвета мой запах? – спросила Биззи.

– Желтого, как лютик, солнечный свет и крылья бабочки.

Зеленый и золотой. Хорошие запахи. Домашние. Его мать была синей, как небо ранним утром. Отец отличался насыщенным оттенком красного дерева – такого цвета был их комод в гостиной, когда на полированном дереве отражались пляшущие язычки огня. Уютные, безопасные запахи.

Тут до него вдруг донесся запах печенья и свежеиспеченного хлеба, и Чак помчался догонять своих.

Семья жила над магазином в длинной квартире хаотичной планировки. В зале, выходящей окнами на улицу, устроили склад; она была заполнена картонными коробками и бочонками. За ней располагались три спальни – родительская, комнатушечка Чака и комната побольше, которую Биззи делила с бабушкой. Дальше шли кухня и большая длинная комната, служившая гостиной и столовой.

В камине потрескивали дрова: весной по вечерам часто бывало холодновато. Семья сидела вокруг большого круглого стола и пила чай; на столе стояли печенье и хлеб только что из печи, кувшин с молоком и большой чайник, накрытый стеганым чехлом, который бабушка привезла из Ирландии.

Чак уселся на свое место, и мать налила ему чая.

– Ты спас еще одно дерево?

– Ага. В следующий раз нужно будет прихватить с собой папины садовые ножницы.

Биззи пододвинула к брату тарелку с хлебом и маслом:

– Бери быстро свою долю, а то я все съем!

Чувствительные ноздри Чака зашевелились. В комнате присутствовал абсолютно незнакомый ему запах, и этот запах его пугал.

Отец положил себе печенья:

– В такие моменты мне хочется, чтобы воскресенья случались чаще раза в месяц.

Жена посмотрела на него с беспокойством:

– Ты в последнее время сильно устаешь.

– Усталость – это естественное состояние хозяина сельского магазинчика, не отличающегося особой деловой хваткой.

Бабушка пересела со своего стула у стола в кресло-качалку:

– Так работать нелегко. Тебе нужно больше помощи.

– Я не могу позволить себе помощников, бабушка. Может, расскажешь нам какую-нибудь историю?

– Ты их все слышал столько раз, сколько звезд в небе.

– Они мне никогда не надоедают.

– Я уже рассказывала сегодня.

– Ну брось, ба, – стал уговаривать ее мистер Мэддокс. – Ты никогда не устаешь рассказывать, и большую их часть ты сочиняешь прямо по ходу дела.

– Истории – все равно что дети. Они растут каждая по-своему. – Она закрыла глаза. – Я немного вздремну.

– Па, тогда ты мне расскажи про индейскую принцессу, – велела Биззи.

– Я не так уж много про нее знаю, если требовать точных фактов. Мой знаменитый предок, Мэттью Мэддокс, от которого я мог бы унаследовать каплю таланта, написал о ней в своем втором романе. В свое время эта книга была необычайно популярна. Жаль, что Мэттью не узнал о ее успехе – она была издана уже посмертно. Это был странный образчик воображения. Особенности книги заставили некоторых критиков назвать ее первым американским научно-фантастическим романом, поскольку он играл со временем. И Мэттью явно слыхал о менделевской теории генетики. Ну как бы то ни было, милая Биззи, это вымышленная история о двух братьях из древнего Уэльса, которые прибыли сюда после смерти отца, – первых европейцах, чья нога ступила на эти неизведанные берега. И как братья ссорились в Уэльсе, так они ссорились и в Новом Свете, и старший из братьев удалился в Южную Америку. Младший же, Мадог, остался с индейцами в некоем безымянном месте – Мэттью Мэддокс полагал, что оно находилось вот ровно здесь, – и женился на индейской принцессе Зилл, или Зилле, и в романе говорилось, что все его наследие утрачено и его надо отыскать заново.

– А что, интересно, – сказал Чак.

Биззи сморщила нос:

– Мне не особо нравится научная фантастика. Сказки лучше.

– В «Горне радости» есть и то и другое. Идея, что заносчивого старшего брата побеждает малозначимый, но честный младший брат, явно идет из сказок. Еще в этой истории есть единорог, который путешествует во времени.

– А почему ты раньше не рассказывал нам об этом? – спросила Биззи.

– Думал, что вы еще слишком маленькие и вам будет неинтересно. В любом случае я продал свой экземпляр книги, когда мне предложили за нее непомерно большую сумму, когда я… Это были слишком большие деньги, чтобы от них отказаться. Мэттью Мэддокс, писатель девятнадцатого века, отличался просто невероятной интуицией в том, что касалось теорий о пространстве, времени и относительности, которые Эйнштейн постулировал несколько поколений спустя.